3505
25
Один день под Саук-Дере
Поселок Саук-Дере. Один из участков Голубой линии, одно из мест, пожалуй, самых кровопролитных боев по прорыву эшелонированной обороны противника, при освобождении Кубани.
До сих пор, не возможно точно сказать, сколько наших солдат погибло в этих боях. Сотни имен на мемориалах Крымского района, прискорбно малая часть из тысяч убитых и пропавших без вести.
Поселок Саук-Дере. Один из участков Голубой линии, одно из мест, пожалуй, самых кровопролитных боев по прорыву эшелонированной обороны противника, при освобождении Кубани.
До сих пор, не возможно точно сказать, сколько наших солдат погибло в этих боях. Сотни имен на мемориалах Крымского района, прискорбно малая часть из тысяч убитых и пропавших без вести.
Высота, на который «Кубанский плацдарм» проводит постоянные поисковые работы, семьдесят два года назад была изрыта траншеями, окопами, ячейками, блиндажами. Порой, они не раз за день переходили из рук в руки. Прошли десятилетия. Но по сей день, сотни неизвестных солдат, лежат в них, на этой высоте. Женя Порфирьев, наиболее точно отразил то, что есть, то, что мы видим на каждых работах: «Здесь где не копни – везде кости. Копай в любом месте – не ошибешься»…
Полоса наступления 32-й гвардейской дивизии. «Нашей», как я ее про себя называю. Ее бойцы стояли насмерть под Туапсе. Ее солдат мы поднимали под Шаумяном. Сменив несколько пополнений и составов, дивизия с боями дошла до Голубой линии. И была брошена на ее прорыв. Может быть, кто-то из тех, кто уцелел под Куринской и Туапсе, лежат сейчас на этой высоте. И мы поднимаем гвардейцев, прошедщих ад Туапсинской оборонительной, да так и не доживших до Победы…
Полоса наступления 32-й гвардейской дивизии. «Нашей», как я ее про себя называю. Ее бойцы стояли насмерть под Туапсе. Ее солдат мы поднимали под Шаумяном. Сменив несколько пополнений и составов, дивизия с боями дошла до Голубой линии. И была брошена на ее прорыв. Может быть, кто-то из тех, кто уцелел под Куринской и Туапсе, лежат сейчас на этой высоте. И мы поднимаем гвардейцев, прошедщих ад Туапсинской оборонительной, да так и не доживших до Победы…
Высота 167,4. Саук-Дере. Пять утра. Рассвет над мирными холмами и горами. Щебет птиц, и совершенно не возможно представить, что эта земля была черной от взрывов и гари, что не было на ней ровного места от воронок и траншей, и каждый день, летал над ней ангел смерти, помечая лица живых. Мы их не увидим больше никогда. Разве что – на редких сохранившихся снимках из семейных архивов, тех, чьи имена мы узнаем. И найдем родных. Мы видим только черепа. И кости.
×
В шесть приедет трактор, и начнется работа.
Трактор? Да. Многих это удивляет. Неужели, раскопки и эксгумационные работы идут из под ковша? На самом деле, уже давно, профессиональные поисковики работают с останками солдат археологическим методом.
С ножами, лопаточками, кистями. Только так можно полностью оценить положение останков, увязать их с другими, установить, как погиб боец, как он оказался именно на этом месте, полностью собрать то, что с ним было, воссоздать общую картину событий.
А экскаватор – лишь снимает верхний «тяжелый» слой земли, и еще, после того, как в траншее при ручной раскопке обнаружен солдат, прорывает рядом с ним еще одну. В ней мы и стоим на коленях, из нее и ведется работа по очистке останков, туда ссыпается лишняя земля, да и в узком раскопе, очень трудно работать с бойцом.
Трактор? Да. Многих это удивляет. Неужели, раскопки и эксгумационные работы идут из под ковша? На самом деле, уже давно, профессиональные поисковики работают с останками солдат археологическим методом.
С ножами, лопаточками, кистями. Только так можно полностью оценить положение останков, увязать их с другими, установить, как погиб боец, как он оказался именно на этом месте, полностью собрать то, что с ним было, воссоздать общую картину событий.
А экскаватор – лишь снимает верхний «тяжелый» слой земли, и еще, после того, как в траншее при ручной раскопке обнаружен солдат, прорывает рядом с ним еще одну. В ней мы и стоим на коленях, из нее и ведется работа по очистке останков, туда ссыпается лишняя земля, да и в узком раскопе, очень трудно работать с бойцом.
Потом, после завершения работ в очередной траншее, трактор засыпает ее кубометрами выбранного грунта, приводя фермерские земли в порядок. Такой подход максимально экономит время – бесценную вещь на поисковых работах.
И вот первый раскоп. Как выясняется – это минометная позиция. Немецкая. Но она была захвачена нашими гвардейцами, и вероятно, немецкий миномет был развернут и бил уже по врагу. Пока туда не попал немецкий снаряд…
Останки двух наших бойцов разбросаны по всей небольшой вскрытой площадке. Кости несут на себе следы осколков и дробления. Это не военный сброс погибших. Такой, был обнаружен на другой такой же захваченной минометной площадке, в прошлый раз. Оттуда подняли восьмерых.
Пока идет расчистка позиции и сбор останков, остальные на поверхности разбирают то, что извлечено из раскопа.
Останки двух наших бойцов разбросаны по всей небольшой вскрытой площадке. Кости несут на себе следы осколков и дробления. Это не военный сброс погибших. Такой, был обнаружен на другой такой же захваченной минометной площадке, в прошлый раз. Оттуда подняли восьмерых.
Пока идет расчистка позиции и сбор останков, остальные на поверхности разбирают то, что извлечено из раскопа.
Даже немецкая баночка с дополнительными пороховыми зарядами к минам, может быть использована нашим солдатом для хранения личных вещей, а то и документов. Увы. Ничего. А то, что могло рассказать о погибшем солдате, просто исковеркано взрывом. Останки извлечены. Весь хлам сбрасывается в раскоп, что из полезного – отправится в музей. Например – эта опорная плита от миномета.
Раскоп засыпается. Он уже не будет забытой могилой неизвестных солдат. Они будут похоронены с воинскими почестями. На Сопке Героев.
В двадцати метрах – следующий раскоп. Глубинник поймал солдатскую каску. В шурфе – только она, и раздробленный череп. И больше ничего. Где то рядом, в траншее, должен лежать боец. В пяти метрах мы его находим. Экскаватор прорывает рядом «рабочую» щель, из нее начинается зачистка раскопа.
В двадцати метрах – следующий раскоп. Глубинник поймал солдатскую каску. В шурфе – только она, и раздробленный череп. И больше ничего. Где то рядом, в траншее, должен лежать боец. В пяти метрах мы его находим. Экскаватор прорывает рядом «рабочую» щель, из нее начинается зачистка раскопа.
Верхняя часть солдата разбита и набита осколками. Близкий разрыв оторвал голову, а тело упало в траншею. Так он и лежал. Семьдесят лет. Смертника нет – 43-й год. Ни котелка, ни ложки. Только пачки патронов, в боковых ячейках траншеи, да один погон…
Выше, да ближе к вершине, где земля почти песок, «на лопатах», работают наши из поделенной на небольшие команды группы. Вскрывают очередной участок траншеи. Прямо под проселочной дорожкой. Федор сообщает – найден еще солдат. Траншея продолжает раскапываться, а мы переходим туда, на зачистку.
Боец опять «осколочный». Зазубренный металл везде среди останков. И опять ничего. Диски к ППШ, пачки патронов, «лимонка», да саперная лопата.
Через полметра – второй. Гвардейцы. На обоих – лендлизовские ботинки. Мечта гражданского населения военных лет. Но их поставляли только в передовые, гвардейские части.
У второго солдата в этой траншее – ложка. Не алюминиевая, а стальная. В труху. Если и было что на ней – съедено ржой. Патроны к противотанковому ружью, кожаный ремень на поясе, да тоже, саперка.
Прорыто еще три метра. Много патронов к ПТРу, противотанковые гранаты сгнившие в россыпь, остатки ящиков с динамитом. Солдаты воевали на танкоопасном направлении.
Прорыто еще три метра. Много патронов к ПТРу, противотанковые гранаты сгнившие в россыпь, остатки ящиков с динамитом. Солдаты воевали на танкоопасном направлении.
Еще метр – и снова солдат. Почва в этом месте меняется, мелкие кости практически растворены в ней. Но зачистка дает надежду. Среди останков стеклянная фляга, трофейная саперка на поясе, пластиковая немецкая банка с завинчивающейся крышкой, карандаш и чернильные принадлежности. Не простой солдат, основательный. Ложка. Тоже, ох, стальная. Баночка – пуста. Не успел солдат сложить в нее что либо. Хотя хозяйственно прибрал.
Чистим дальше. Кожаный кошелек-портмоне. Не надеемся даже. Очищаем и открываем. Не подписан. От бумаг или денег – мокрая пыль.
Котелок! Старого образца еще. Круглый и вместительный. И не сгнивший в хлам, а даже сохранивший остатки черной краски. Ну же! Очищаем от грязи, скоблим наросты. На котелке – выцарапана звезда с серпом и молотом, прямоугольник, и одна буква – «Б».
Что же ты, солдат, нам только одну букву оставил? Приметный котелок у тебя был, да еще и со звездой, да буквой. Такой не спутаешь, не стащишь. Так ты солдат, наверно, и думал. Да вторую букву штык-ножом не выбил. Не то что – фамилию.
Одна буква.
Мы все равно, будем тебя искать, по спискам потерь, солдат.
Один день под Саук Дере. Шестеро бойцов. Сколько будет еще таких дней. Сколько будет вас? Сколько будет имен? Мы не знаем. Мы будем работать. Будем искать.
Что же ты, солдат, нам только одну букву оставил? Приметный котелок у тебя был, да еще и со звездой, да буквой. Такой не спутаешь, не стащишь. Так ты солдат, наверно, и думал. Да вторую букву штык-ножом не выбил. Не то что – фамилию.
Одна буква.
Мы все равно, будем тебя искать, по спискам потерь, солдат.
Один день под Саук Дере. Шестеро бойцов. Сколько будет еще таких дней. Сколько будет вас? Сколько будет имен? Мы не знаем. Мы будем работать. Будем искать.
Новости партнёров
реклама
